[NICK]Артур Ланкастер[/NICK]
[AVA]http://s8.uploads.ru/2kRiM.png[/AVA]
[STA]For Her![/STA]

Иногда он приходил в себя. Слышал скрип уключин. Вдыхал морской воздух. Тянулся в сторону, нащупывал ведро с водой. Пил её, жадно, проливая целые горсти на кровать и на пол, утоляя раскаленный очаг в своём желудке. Ждал, не полезет ли вода обратно. Если не дожидался, пытался двигаться. Раз за разом. Откидывал одеяло, обнажая всегда пропитанные кукровией, гноем, дерьмом или кровью повязки и тряпки. Поворачивался набок, заставляя весь мир кружиться. Сначала лишался сил уже тут, или же терял сознание от боли. Потом упал с кровати. Однажды умудрился сесть на ней. Не знал, кто затаскивал его обратно. Лишь однажды очнулся, когда два матроса поднимали его с пола. Узнал их. Назвал их имена. Увидел, ка кодин отвел взгляд, а другой начал твердить что-то про выздоровление. Улыбнулся им и снова впал в забытье.
  Он был на "Борзой", эт оон понял довольно-таки быстро. Не вёл счета дням, просыпался каждый раз словно это было начало нового месяца, если не года. Ничто не менялось, только время за окнами и, иногда, пейзаж сменялся с бескрайнего моря на острова. Пару раз видел Веронику, пытался позвать её, но она тут же уходила. Однажды забрала с собой и Яблоко с картой. И с тех пор он её практически не видел. Почему? Он не знал. Старался не позволять горьким, отчаянным мыслям лезть в голову, но ничего не мог с ними поделать. Просыпался ночами и смотрел в потолок, боясь пошевелиться, боясь боли, чувствуя, как его помутненный рассудок навещают призраки прошлого и настоящего, терзая его. Элизабет, которую он  так и не застрелил. Ника, прыгающая на него с лошади. Ненавидящая его. Презирающая. Он должен был держаться, ради команды. Слышал иногда вдали голос знакомых людей. Они приходили к нему. Говорили с ним. Он не мог им отвечать. А когда мог, нёс совершеннейший бред. Дни пролетали быстро, он редко просыпался. А вот ночи длились всё дольше. Бессонные, преисполненные страданий и отчаяния.
  Впервые он встал на ноги ночью. Он не мог больше это выносить. Боль выродилась в ярость, звериную, бессмысленную, с которой загнанный в угол зверь бросается на врага. Не выстоял на ногах и нескольких секунд. Бедро пробило болью, колени подкосились, он упал, не смог выставить руки, чтобы защититься. Почувствовал вкус крови во рту. И слезы, что побежали по щекам. Был в тот момент жалок, как никогда. Хорошо, что никто этого не виде. Наверное не видел.

  Впервые его увидели за столом двумя днями позже. Он не знал, что прошло именно столько. Для него это растянулось на десяток пробуждений. Он шагал, падал, полз, останавливался. Умирал телом и душой, блевал тем, чем его, кажется, насильно кормили. Иногда водой и желчью. Когда, вцепившись в стул, всё же забрался на него, содрав с себя часть повязок, разбередив все раны, так и отключился за столом, уронив голову на руки. На следующий же день смог вынуть из своих вещей кипу писем. Перо. Чернильницу. Дошёл до стула, на который уже упал. Смог усесться, и написал первое своё письмо. Жутким почерком, прерываясь на нарколепсические паузы сна. Так и не смог разобрать, что это и кому. Но на следующий же день очнулся ранним утром, впервые ощущая себя живым, пускай и страдающим, а не мертвым и попавшим в Чистилище. Вероники всё ещё не было. Зато появлялся Генри. Появился пару раз рыжий Билл, смеясь над шуткой которого Артур заблевал всё одеяло. Дженкинс. Мауритц. Кадило. Жестянщик Пит. Боб-Пистоль. Зейдок. Барри Бойл. Его ребята. Его люди. Его семья.
  Бледный, исхудавший, с трясущимися руками и негнущейся левой ногой, раздутой под коленом до неузнаваемости, он был похож на вернувшегося из обители мертвых призрака. А затем ему стало хуже. Гораздо хуже. И в разы лучше одновременно. Генри ругался весь вечер, переполошив всю команду. Едва не выпорол Кадило, который выполнил странную просьбу капитана, а именно принёс ему масляную лампу с палубы и нож. Генри проходил мимо каюты, когда услышал сдавленный крик. Ворвавшись внутрь, увидел капитана, вонзившего раскаленное на огне лампы лезвие себе в ногу, прямо в центр мерзкого буро-желтого пятна на лиловеющей икре. Не успел помешать безумцу. Артур распорол свою ногу, заорав уже всерьез, и на пол брызнул гной, целым потоком полившийся из раны. Что бы делал капитан без верного боцмана, который довёл его начинание до ума, когда тот после этого вопля отключился?
  Впрочем, он тут же пошёл на поправку. Рану вскрывали ещё трижды, а затем она прекратила гноить. Но он слишком глубоко вонзил в ногу нож. Едва ковылял, пускай, по его лсовам, больно и практически не было. Наверное, это заживёт... По крайней мере, сгибать ногу он мог, хоть и кривился при том, как дорогая шлюха, заказанная парой немытых да пьяных в драбадан пиратов. И мог сидеть за столом, не теряя рассудка каждые несколько минут. И пользовался этим, что-то записывая на бумаге, довольствуясь докладами боцмана и не выходя на палубу. Лишь Генри знал причину. И молчал, упрямо никому ничего не говоря. Его капитан преодолевал и не такое, и точно рано или поздно оправится.
  Когда день настал, Генри нёс какой-то длинный сверток к каюте Артура.

  Они уже подплывали к Венеции. Полсуток до цели. Именно тогда Артур впервые и показался на палубе. В безукоризненной рубахе, жилете своей "брони". И адмиральском плаще, который висел на нём, как балахон. А самое главное — с тростью, судя по дрожи руки, её держащей, принимающей на себя почти весь его вес с левой стороны. Впрочем, мало кто мог увидеть его на палубе. Людей было куда меньше, чем, кажется, должно было быть. нестройный хор голосов, салютующих своему капитану, до того видимому ими лишь в постели, впрочем, развеял все сомнения Артура. Его корабль, его сокровище и счастье, был теперь ему доступен. Он обошёл всю палубу, любовно проводя ладонью по дереву, проверяя канаты, неловко шагая с ещё не привычной тростью. С сожалением отметил каждое повреждение, нанесенное его Борзой. Протянул руку, выйдя на нос, и погладил по голове фигуру на носу, изображающую ощеренную собачью пасть, которую все путали то с драконом, то с какой ещё тварью. Смотря на открывающуюся впереди панораму свободного города, становящегося всё ближе к ним.
  Мысли его не стали радужнее со времени болезни, но он... Наверное, преодолел это. Лишь чувствовал какую-то пустоту в себе, пропускающую через себя каждое новое впечатление, окрашивая его в серые тона. Впрочем, подсвечивая мрачные мысли, доводя их до этого меланхоличного качества. Защитный механизм, не иначе. Его броня, прячущая израненную душу от переживаний, которыми она пресытилась.

  — Мистер Браун! Генри! — Первый блин комом. Хриплый голос лишь со второй попытки сменился печальным подобием былого капитанского окрика.
— Да, капитан? — Генри ответил с готовностью, ранее никогда не выказывемой. Аж подорвался, старый плут. Ланкастер улыбнулся, чувствуя, как что-то в районе пустоты в его сердце легонько засвербило.
— Поправьте курс, чёрт вас побери! И в каком состоянии наши паруса?! А палуба?! Вы желаете отправиться под трибунал, мистер Браун?! — Ни тени угрозы, лишь всё более и более похожие на былого Артура возгласы. Его Борзая и правда находится в ужасном состоянии. Ох, забылись они без твердой руки! Но ничего, он вернет им порядок. И напомнит, кто они такие. Они — это Борзая, команда и корабль, единые и продолжающие друг друга! И каждого, на кого Борзая положит взгляд, она загонит и загрызет!

— Так точно! Свистать всех наверх! — Громогласный вопль Генри проник, кажется, до самого трюма. Его команда исправит этот беспорядок, не будь он Генри Брауном!

Отредактировано Mantero Jess (2018-08-16 22:35:33)

[NICK]Артур Ланкастер[/NICK]
[AVA]http://s8.uploads.ru/2kRiM.png[/AVA]
[STA]For Her![/STA]

Он смотрит на вязь букв, выведенных рукой, привычной писать сообщения для благородных лордов, для инквизиторов, для тех, кто будет боготворить каждое её слово. Слушает Веронику. Лицо его, в момент, когда он подошёл к ней почти счастливое, ожесточилось, как и его сердце, в которое её слова вонзились подобно кинжалу. Но он вдыхает. Выдыхает. Чувствует морской воздух. Слышит голоса его команды. Он дома. На Борзой. И она у него дома. И она стоит перед ним, считая его своим врагом. Говорит с ним. Бесстрашная. И бессильная. Каждый на этой палубе умрет за него. Почему он уверен? Потому что он защищал их собой на абордажах. Ловил клинком удары, предназначенные их сердцам. Обездоленный последние дни, едва не искалечивший самого себя ради избавления от боли, он ощущает, как тот самый холодный "пузырь" в нём лопнул, пробивая изморозью всё тело, холодными мурашками пробежав по коже. Когда она проходит мимо него, держащего в руке мешок золота, под которым прижата записка, он ощущает её презрение. А хуже всего... Он ощущает ту прощальную нежность, что была в её словах.
  Она и правда записала его в предатели. Вероника... Едва не убила его. Вытащила, наверное, на собственной спине. Каким-то чудом вернула ему "Борзую". И сейчас, какое-то время храня в сердце такую тайну, такую против него улику, кажущуюся бесспорной, она вверила себя ему. В последний, наверное, раз. Прося его о милосердии и выполнении обязательства, как человека чести. Если что-то могло тронуть Артура больше, чем эта жуткая, ужасная сцена, то он узнает об этом в будущем. Сейчас же, склонив голову, он почувствовал, как его губы расползаются в улыбке... Гордости. За неё. За его Веронику. За воровку из Мадрида, скрывавшую множество тайн, всегда державшейся его стороны, всегда верящей в него. Верящей и сейчас, несмотря на его "предательство". К этой улыбке в комплекте идут слезы, но они запаздывают. Потому что ему нужно ещё кое-что сделать. А точнее, сказать.
  — Мистер Браун! Парус подождёт. Собрать всех на палубе! — Отрывистый, жесткий голос. Тот, который они все знают. Голос Артура Ланкастера, пирата, побеждавшего всегда и всех. Того, ради кого они могли пойти на всё. Даже... На бунт, если из капитан предал их идеалы.
— Зейдок! Лови. Отнеси в мою каюту. — Он умудрился бросить мешок старику Зейдоку, обычно чинящему паруса и снасти, при том не отпустив письма. Пошёл вперед, к мачте. И, поморщившись, сел на бухту каната, обмотанную вокруг той самой мачты. Сидит и ждёт, пока его люди собираются. Матросы, кок, малыш Эггси, их юнга, которому давно пора уже вручить абордажную саблю и матросский китель. Сонные матросы малочисленной "второй партии" выходят из трюма, разбуженные собратьями. Когда они все на палубе, тут... Многочисленно. Можно сказать, даже толпа. Пускай все и расходятся к бортам, вопросительно смотря на капитана.

  — Мистер Окс! — Взгляд Артура вцепился в Билла, рыжего шутника. Ничего хорошего не обещающий взгляд, в котором бравада смешивается с чем-то, им неизвестным, мрачным. — Подойдите ко мне. Я вижу, вы взяли свой катласс. — Артур отбрасывает трость в сторону. У него нет с собой оружия. Нет ничего, что могло бы быть оным. — Прошу вас, мистер Окс, обнажите клинок и приставьте его к моему горлу.
  По толпе матросов проносится ропот. Билли, впервые кажущийся потерянным, шагнул назад, оглядываясь, видя в глазах людей вокруг то же удивление, что и сам испытывал. Но, в нём также была и изрядная доза яда, который влила в их уши Вероника. Что бы она им ни сказала, они больше не люди Артура. Он видит это в глазах Билла. Это чертовски неприятно. Как же легко они его предали... Но кто бы не сделал так же, учитывая доказательства на руках у Вероники? Кстати, она уже ушла с палубы. С двумя его людьми, уход который поднял ропот среди тех, кеми он был замечен...
  — Смелее, Билл. — Голос уже другой. Устало-спокойный. Он кивает, и тут же чувствует холодную сталь и заточенное лезвие у своей шеи.

  — Мистер Браун, прошу вас, позовите сюда Фрэнка, Барри и Веронику. А ты, Билл, если почувствуешь хоть слово лжи в моих словах, бей. Не раздумывая. Потому что... — Он повышает голос. — ...Я хочу, чтобы каждый из вас это прочёл. Кто не умеет, просит умеющих. — Письмо, поднятое им в воздух, передается одному из матросов. Кажется, Бобу-Пистолю. — В этом письме слова Императрицы Испании. Слова, которые она хотела мне написать. Я верю каждому из вас, как самому себе. Я не брал с вас клятв, и никогда не буду. Мы — это Борзая! И если Борзая решит, что я вас предал, то я умру за её бортом! Мистер Окс, чёрт побери, крепче держи свой катласс! Не смей позволять мне двигаться!
  Рядом раздался звонкий, громкий голос, принадлежащий Мауритцу, крупному, правда более вширь чем вверх, мужчине, который вскочил на борт и громогласно зачитал содержание письма. По топе вновь пошёл ропот.
  — Капитан, что это?!
  — Какого дьявола?
  — Ты же оставался, чтобы... А зачем ты оставался?!
  — Заткнись, ублюдок! Это же Артур!
  — И что, Жестянщик?! Он продал нас! Прельстился этой сукой!
  Раздался звон клинков, выскользающих из ножен. Кто-то взвёл курок пистолета.

  — А ну хватит! Что вы делаете?! Я перед вами, так судите меня! Я вызвался, и я хочу вашего суда! — Кортики и сабли возвращаются в ножны. Молчание нарушается лишь взводимыми курками пистолетов. Они направляются на Артура, один за другим. Все пять человек дисциплинарного наряда, что были вооружены, целятся сейчас в него. Сабля у горла подрагивает. Он закрывает глаза. Узнаёт по шагам Веронику. Генри. Двух "её" ребят. Слышит ещё взводимые курки. Теперь все в сборе.
  — Что вы делаете, дурни?
  — Тихо, Генри! Борзая делает свой выб... — Он не хочет, чтобы старику досталось за него. А судя по ропоту среди матросов, до кровопролития недалеко. Кто-то протягивает руки к направленным на Артура пистолетам и ружьям, другие отдергивают их. Билли Окс, вспотевший, дрожащий, словно на пронзающем холоде, смотрит на Артура, и в глазах его читаются ужас и раскаяние. И тут подаёт голос Вероника.

— Он Испанский шпион! Доказательство в его руках! Вы потерпели поражение в Италии и желаете взять реванш! Достаточно сцен, ты и твоя Любовь купили даже отца Валрения! Он сдал на костёр семью Протестантов! В том числе и трёх детей! Дешевая сцена!
Она смотри на недопонимание матросов
— Ты лгал им! Лицемер! Покажи им записку, Трус! Думаешь, я поверю? Или ты боишься своей Госпожи? Я лишь желаю добраться до Венеции! В Обитель Свободы! И каждый здесь свободный человек присоединится к нам против вас! Мы не сдадимся!

  Над кораблем разносится звенящая тишина. Кто-то закатывает рукава. Кто-то снова тянет из ножен саблю. И в этот момент, очередной в его жизни момент истины, Артур должен что-то сказать. Как бы ни было больно. Как бы ни было обидно. Её слова режут, словно раскаленный нож, что он сам недавно вонзил себе в ногу. Но это — благая боль. Нужная. Полезная. Она совершенно в него не верит. Она клеймила его предателем. Так же безрассудно, как Элизабет клеймила его еретиком. Когда всё закончится, если он выживет... Чт оон сделает? Покинет её? Нет. Когда всё закончится, и истина восторжествует, он наконец-то обнимет её. Вновь. Чтобы хотя бы пару секунд её свободолюбивое сердце было снова в его руках.
  — Вы слышали Веронику. Вы слышали, что написано в письме. — Он говорит не так уж и громко, но его слышат. Замирают, вслушиваясь в его голос. Горечь, неподдельная тоска, пожарище его чувств, не сожженных дотла, нет, лишь выжженных, словно нива ранним летом. Он всё ещё верит в то, что Вероника способна его простить. ЧТо она поймёт свою ошибку. — Решай, Борзая, предал ли я вас. Убить — так убить. Ссать вам в уши я не намерен.
  — Предатель!
  — Завали своё хлебало, сука!
  — Заткнитесь все! — Генри, своим поставленным, командным голосом смог перекричать всю взбеленившуюся толпу пиратов. — Что же вы делаете?! Раз решаем, то жребием. Левый борт — за смерть, правый — за жизнь... — По мере произнесения этой фразы он словно старел заново, закончив её слабым старческим голосом, жутким из уст крепкого ещё мужчины. Посмотрел на Артура и пошёл к правому борту. Молча.
  — Мистер Окс! Катласс. — Артур кивнул на оружие, лежащее уже на его плече. И, выдыхая, с неподдельным сожалением посмотрел в наполненные слезами глаза Билли. Тот уже не сдерживал рыданий, сломленный своей ответственностью и тем, что поднял оружие на своего капитана. — Боже, Билл... Иди. Делай выбор. — Артур перевел взгляд на Веронику. Против воли, желая было показать крепость характера, провалился в этом. Улыбнулся, криво, без намека на браваду, которой только что заряжал своих людей. Он знал, она выстрелит, каким бы ни был итог жребия. И мог лишь ждать, когда затихнет возня вокруг, и кто-то пересчитает людей...
  — Проследи, чтобы я не смалодушничал. И на этот раз, если будешь бить, то убей.

[NICK]Артур Ланкастер[/NICK]
[AVA]http://s8.uploads.ru/2kRiM.png[/AVA]
[STA]For Her![/STA]

  Они принимают решение. Его люди, пираты, не скованные никакими излишними обязательствами. Сначала сместившаяся к левому борту, толпа волнуется, решая, жить ему или умереть. Словно приливная волна, откатывается назад. Они переходят на сторону Артура. Один за другим. На сторону его выживания. По разным причинам. С разной логикой и под влиянием разных точек зрения. Но они верят ему. Потому что он... Он никого из них никогда не предавал. И не предаст. Ни за что. Это же Артур Ланкастер, их Волк! Люди с другой стороны признают своё поражение. Складывают оружие. Кто-то пожимает плечами, примирительно затем протягивая руку стороне "не убивать". Артур же цепко всматривается в их лица, ловя хотьв каком-то сожаление тем, как обернулась ситуация. Не находит. Успокаивается.
  А потом снова подаёт голос Вероника. И от этого самого её голоса уже болит голова. Что ещё ей нужно? Что ещё она придумала? Не сдаваться.. А кто вообще требует у неё сдаваться-то?!
  — Никто не заставляет вас сдаваться! Вероника, просто... — Он пытается подняться. Протягивает руку к отброшенной ранее трости, морщится, наступая на всё ещё болящую ногу. Кто-то подает ему его опору, Артур выпрямляется...
  И всё идёт наперекосяк. Взрыв. Выстрелы. Вопли. Дым вокруг. Пороховая гарь, запах крови, В дыму начинается паника, его люди теряются, ловят кого-то, начинаются драки... А он стоит посреди этого бедлама, и ничего не может сказать. Ничего не может поделать. Ничего не понимает.
  "Вероника?.."
  — Они за бортом!.. — Чей-то испуганный крик откуда-то из медленно рассеивающегося дыма.
  — Борррзая! Спустить шлюпку! — Капитан остаётся капитаном. На несколько секунд позже, чем должно было, но всё же. В голове набатом стучат слова Вероники. Предатель. Он — предатель. А он ине сдадутся. Чёрт побери, какая несусветная глупость! Его люди, те, кто знали его годами, пошли за ним, зная, кто он. Да, идиотское решение, да, он рисковал и жизнью своей, но как можно обвинять в подобном человека, который был рядом так долго?! Он не лгал ей. Он защищал её. Он вытащил её из Мадрида. Чёрт побери... Он и сейчас вытащит её, идиотку, сиганувшую в воду. Бегущую от него из за одной фразы Элизабет, выведенной на бумаге. Одной фразы! Одного полного лжи набора слов!
  — Капитан, тут раненный!
  — Генри! Займись ими! Зейдок, Барри, Джекки — к нему! Шлюпку на воду, Борзая! Коль уж я ваш капитан, и вы не решились протянуть меня под килем, то извольте двигаться поскорее, джентльмены! — Хромая в сторону шлюпки, он подбадривал своих "псов", наблюдая, как в уже проредевшем дыме уго взгляду, обращенному за борт, открылась прекрасная картина. Троица беглецов, одну из которых он отхлещет ивовыми прутьями так, что на её заднице можно будет прятать с глаз лепестки мака! О, боги, что же это за женщина, почему он когда-то влюбился в неё, и отчего Бог так жесток с ним, что обратил это влечение куда более серьезным чувством?! Она же сумасшедшая! Безумная! Бесноватая!
  — Капитан... — Шлюпка готова, висит на канатах. В ней четверо бойцов. Ещё семеро ожидают своей очереди. Арутра, который чуть помедлил, перешагивая через борт корабельный, буквально затаскивают внутрь, и он садится на центральную скамью. Генри бросает ему малую подзорную трубу, и капитан, выпрямляя подогнувшуюся и резко занывшую ногу, приказывает, едва лодка перестает шататься под весом:
  — Трави! — Жан-Силач с надсадным "Хххе!" поворачивает ворот механизма, и лодка с ритмичными щелчками шестерней отправляется навстречу воде. С корабля на полпути её бросают весла, и шестеро ребят вот-вот переквалифицируются в гребцов.
  Погоня началась...

  — Держи его! Да убери ты багор, он не кусок бревна! Взяли! — Эх, заставили же они их поплавать! Второй матрос оказался на лодке, тут же получил серию профилактических затычек, пытался сопротивляться, но, скрученный по рукам и ногам быстро затих. Оставалась только Вероника, уплывшая вперед всех. Но уплывшая недостаточно далеко. Спустя двадцать минут борьбы с морем, и она оказалась прямо под носом у лодки. Казалось, она... Сдалась. Её подхватили под локти, потянули на лодку. Артур, невзирая на боль в колене, шатнулся вперед, раскачивая их утлое суденышко, обхватил Веронику руками, потянул на себя и то ли сел, то ли рухнул обратно, под бодрые ругательства гребцов. Сумка с бесценным артефактом полетела в сторону, оказалась, кажется, в руках у одного из матросов. Насквозь мокрая, мигом промочившая и его плащ, да и рубаху и всё остальное, вплоть до повязок, Вероника, бледная, оказавшаяся на его руках, с выражением, не имеющим ничего общего с этой реальностью и действительностью вокруг, отстранённым, отчаянным, прошелестела бесцветным голосом, отводя взгляд:
  — Я верую и готова покоятся в своих грехах
  Откуда-то сбоку раздался протестующий стон одного из связанных моряков. Гребцы со смесью интереса и какого-то подспудного ожидания неприятностей смотрели на Артура. Тот же, с совершено обескровленным лицом, дрожащей рукой коснулся щеки Вероники, проводя по ней пальцем, убрал мокрую прядь волос, выбившуюся из-под капюшона с её лица, и, оглянувшись на гребцов и своих матросов, мотнул головой в сторону корабля.
  — На Борзую. — Склонился над Вероникой, вновь услышал стон связанного. Вдохнул. Выдохнул. Выпрямился. — И ради бога, выньте кляп изо рта Фрэнка! Если он хочет говорить, то пускай, сука, попробует, предательская его морда! — Гнев отрезвлял, прогонял прочь холод, избавлял его даже от боли. Он цепко держал Веронику в руках, склонился к ней вновь, уткнулся лбом в её лоб. Почувствовал, как, наверное, из за морской воды его глаза слегка защипало. В них, наверное, что-то попало. Никак иначе... Станет он ещё пускать слезы из за дуры, которая предпочитает умереть, чем довериться ему. Ведь, разумеется, просто спросить, поговорить нельзя. Нужно, как Артур сам делает, лезть в петлю и орать про свободу и своё нежелание повиноваться!
  — Idioto... Ты же могла утонуть. Тебя могли застрелить. — Вполголоса он проговаривает эти дурацкие слова, покачивая её в своих объятиях, чувствуя, как его пробивает нервная дрожь, отголосок того ужаса, который он испытал, когда она взорвала свою гранату и сиганула за борт. Дрожащие руки касаются её кожи, он снимает с неё капюшон, прижимает её к себе вновь, не зная, что делать с раскаленным ураганом эмоций в груди и ломаной улыбкой, что застыла на его лице.
  — А наш Волк нашёл себе кусачую волчи...
  — Расстреляю. — Хриплое обещание, которое вполне может оказаться и не шуткой.
  — ...Погода, говорю, хорошая.
  Над шлюпкой разносится смех пиратов, гребущих обратно к своему кораблю.

  "Бунтарей" швырнули на палубу и развязали пости тут же, едва Жан и парочка матросов помельче закрутили ворот подъемной машины до упора. С разбитыми носами и в синяках, они являли собой жалкое зрелище. Защитники несчастной леди, чёрт бы их побрал...
  — Идиоты! — На мальчишек, иначе их не назвать, подобно озлобленному ворону уже налетел Генри. Этот точно не упустит шанса сделать из них пример послушания и желания исправиться, подвесив на канате и заставив жёлуди морские с ватерлинии откалывать. Веронику же капитан так никому и не отдал. Каким-то чудом выбрался из лодки, с посеревшим лицом и страдальческим выражением. Поставил её на палубу, жестом тут же требуя трость.
  — Зейдок! В мою каюту её. Глаз не спускать. Я сейчас приду. — Нужно всё же было проследить, чтобы двое ребят, что предали его, осознали всю гамму раскаяния. И выбрали, либо они сходят на берег в Венеции, либо же ищут в команде поручителей, что впрягутся за них, обещая, что парни больше не сорвутся. По опыту Артура, мало кто хотел рисковать своим заработком и шкурой. А делить наказание с дебилом — дело вообще неблагодарное.

  Наконец, он смог добраться до своей обители. Открыл дверь, наблюдая, как "суровый конвоир" Зейдок наливает их пленнице виски из личных запасов Артура. Под взглядом капитана Зейдок резко отыскал дело поинтереснее, заодно отдернув руки от оставшейся на столе бутылки.
  — Свободен. — Артур подошёл к Веронике, посаженной за стол, и положил руки ей на плечи, прислонив трость к столу. Дождался, пока за Зейдоком захлопнется дверь. Взялся за спинку стула, со скрипом развернул его к себе, вновь взглянув в лицо Вероники, и, с тихим стоном сгибая раненную ногу, встал на колени, беря её руки в свои, поднося к своему лицу, согревая их своим дыханием. Касаясь её пальцев губами. Поднимая на неё взгляд.
  — Скажи мне... За что? Чем я заслужил это? Одна фраза, один росчерк пера на бумаге... И ты уже готова считать меня своим врагом?

Превратности, случайности и возможные казусы пьяного секса честно проброшены кубом.
И удача на моей стороне! :З
[NICK]Артур Ланкастер[/NICK]
[AVA]http://s8.uploads.ru/2kRiM.png[/AVA]
[STA]For Her![/STA]

Хорошо сказано, черт побери. Эта ночь принадлежит им. Они её заслужили. Хоть одна случайность, один выбившийся из-под ног кусок черепицы, особо меткий стрелок в Мадриде, случайно подведшая их веревка, споткнувшаяся лошадь, недостаточно ловкие гребцы на лодке с Артуром, дурацкая выходка Вероники с попыткой переманить команду на свою сторону... Всё это могло бы навеки их разлучить. Один был бы мертв, другой... Тоже. Наверное. Либо же рыдал бы над трупом. И ничто бы не вернуло время вспять и не отменило бы этих ужасных событий. А значит, сейчас нужно праздновать. То, что они живы, уже достаточный повод. А то, что пьяны, это лишь грязная проза, которой не место в прекрасной лирике их любви. Во многом намешанной на желании убить одну и ту же женщину. Откровенно говоря, чертовски странной.
  Это, впрочем, не помешало Артуру избавиться от непривычного уже адмиральского плаща и приняться сбрасывать сапоги. В итоге, когда она уже была обнажена, он оставался в рубахе и штанах. И замер, глядя на неё как впервые. Обнаженная женщина вообще чарующее зрелище. Особенно когда это — твоя женщина. И Артур не смог более ждать, и, уже не борясь с лишней одеждой, шагнул к ней, забыв про боль в ноге. И, к моменту, когда они, уже сплетясь в объятиях и вновь целуя друг друга, рухнули на кровать, ничего уже не имело никакого значения. Да и все помехи чертовски быстро исправились.

— Капитан! Кап... Ох, чёрт меня побери! — Артур распахнул глаза, незряче оглянулся, увидел близ себя Веронику, разметавшую одеяло. ПОднявшись на локтях, чувствуя привычный после не продолженной вовремя пьянки вкус во рту, глянул в сторону дверей... И, с мрачной мордой мотнув головой в сторону, накрыл самые излишне заметные для Зейдока части Вероники одеялом. Кивок этот был для него сродни удару кулаком по голове, но он умудрился не подать виду. Старик же, кивнувший уже, наверное, раз шесть, всё же удалился, поняв, что ещё секунда и капитан просто поднимается и пригвоздит его к стене. Увиденного, впрочем, ему будет достаточно для того, чтобы, слегка додумав всё, начать болтать с кем ни попадя.
  Гадать, зачем тут оказался Зейдок, не приходилось. Полчаса до прибытия. Может, меньше, может, больше. Но примерно полчаса. Рухнув обратно на подушку, Артур повернулся к Веронике, только сейчас ощущая весь спектр запахов их похмельных дыханий и всего того, что успешно впиталось в одеяло, простыни и подушки. Но чёрт с ним. Скоро они будут в порту. И, куда Артур точно не пойдёт, так это в бордель. Разумеется, он мог преувеличивать, но если бы не головная боль, мерно стучащая своим долотом в его черепушку, он был бы счастливейшим из смертных. Не столь счастливым, правда, как несколько часов назад, но всё же. Чёрт его знает, получится ли повторить это в ближайшие дни, если ситуация в Венеции окажется сродни Мадридской, но он готов ждать.
  Чтобы вновь не уснуть, прижав к себе обнаженное, тёплое тело Вероники и уткнувшись носом в её волосы, пришлось напрячь всю свою волю. И ощутить зов природы, который более чем красноречиво намекнул капитану, что лучше бы ему выметаться из постели. Так что, потянувшись вновь, словно выспавшийся и хорошенько наевшийся кот, Артур, сдернув с ног каким-то боком намотавшуюся на бедра простыню, выдернутую из-под матраса, переполз через Веронику, даже вроде как не потревожив её, и, ловя лишь отголоски боли в ноге и взглядом проверяя повязки, шагнул в сторону шкафчика с выпивкой. Остановился. Вернулся обратно. Укрыл Веронику получше, "клюнув" её поцелуем в висок, и уже тогда пошёл и налил себе виски. А затем, отыскав среди тряпок на полу рубаху и ничем более себя не обременяя, пошёл "на улицу". Предстояло безумно важное дело. Ну, а заодно и шанс поговорить с матросами, которые, наверное, уже вовсю готовили корабль к входу в порт.

  Вернулся он лишь спустя десяток минут. Пока прошёл по палубе, пока поругался с кем-то из матросов, наглядно показывая им ответ на все претензии по поводу его отсутствия на палубе последние несколько часов. Выпустил лишнее, глядя на Венецию взглядом завоевателя. Поругался с Генри, "заказав", впрочем, у того ещё бутыль воды. А заодно и забрал оную. И, наконец, хлопнул дверью, замечая, как в ответ на это одеяльный сверток по имени Вероника вздрогнул и начал двигаться. Мысленно чертыхнулся, но быстро простил себя, и, прихрамывая на вновь разболевшейся ноге, направился к кровати.
  — Top o'the mornin to ya — Отчего-то вспомнилось, как он в последний раз слышал эту фразу. Он ухмыльнулся. Ирландская "королева" в тот день бросилась на него со своего брига, спрыгивая с каната и сбивая его с ног, едва тут же не разрубив своей саблей. Рыжие волосы, растрепавшиеся в полете, шатром накрыли его, она кричала эта слова, смеясь при этом, а её пистоль уперся ему в живот. Сухой щелчок... И ничего. Выражение её лица было истинным сокровищем в памяти Артура. Потом они виделись ещё пару раз. И, наверное, скоро встретятся ещё. Грэйс всегда напоминает ему, что в тот день лишь её хреновый порох спас ему жизнь.
  Впрочем, он задумался об одной женщине, когда будил другую. Хреновая привычка. Зато он говорил негромко. И даже, сдернув отчатсти одеяло с Вероники, склонился и поцеловал её, отважно разменивая алкогольный вкус своих губ на нечто трудноописуемое и явно не от мира сего, что притаилось за её зубами.
  — Вода, виски и почти полчаса пути до Венеции. К вашим услугам, моя леди. — Он фыркнул, забираясь руками под одеяло, пробегаясь пальцами по её телу, вновь принадлежавшему ему от и до вчера, и, ощутив, что с утра, в грядущей суете, ему уже не настолько рады, передал ей бутылку. — Весь город в огнях. Зрелище из тех, что стоит им насладиться. — Тем временем он уже отыскал свои штаны, и, подбирая вещи с гардероба Вероники и бросая ей, с грехом пополам оделся, оставив, правда, адмиральский плащ на стуле, и принялся поднимать шторы на окнах. Света от того в комнате не стало особо больше, зато были видны дальние края Венеции, точнее, её залива. И корабли. Множество кораблей, что шли в город или из него. С палубы он видел их бесконечным потоком денег, оружия и людей, стремящимся в город и из города. Да, это место точно стоило своей репутации. И тут, наверное, найдётся место его ребят. Как и для Вероники и их с Артуром планов по... Спасению мира? Свержению Элизабет? Убийству её? Наверное, даже всему и сразу.
  — Твоя "колыбель свободы". Выходи на палубу, увидишь её во всей красе. — Он обернулся к Веронике, с самодовольно-победной улыбкой, и, поймав её, выбравшуюся из кровати, обнял, в меру крепко. — Мы доплыли, Вероника! Да нет... Ты доплыла. До сих пор не знаю, как ты сделала это, но спасибо тебе. За "Борзую". За моих ребят. И... Ах, да. Беги. — Он рассмеялся, отпуская её, понимая, куда после такого возлияния и такой ночи можно и должно стремиться. А затем, надев плащ, сшитый Терезой, вышел из каюты и сам, широким шагом идя на нос корабля, чувствуя боль, но заставляя себя её превозмогать. Он — Артур Ланкастер. И не дело ему ковылять с тростью. Когда закончится эта безумная ночь, он сможет поддаться слабости. Но не до того!

  Красота открывающегося перед ним города была воистину неописуемой. А затем... Началась настоящая магия. И не тихая да неприметная, нет. Словно в воздух над городом взмыли древние драконы и колдуны, словно сами небеса разверзлись над Венецией, выпуская самые прекрасные и жуткие свои порождения. Да, Артур видел фейерверки, даже считавшиеся лучшими. Но такое... Такое он видел в первый раз. Стоя на носу своего корабля, опустив подзорную трубу. он, как и все матросы, со смесью благоговения и восхищения смотрели на расцветающие над огромным городом цветы разноцветного пламени, складывающиеся в причудливые картины. И вся эта красота, казалось, предназначалась им, только им. Захотелось отыскать Веронику, обнять её, разделить с ней это зрелище. И тут сверху донесся торжествующий вопль. Знакомый до безумия голос. Да и звук в чём-то знакомый, вспоминая предыдущую ночь...
  Плюнув на всё, пройдя вдоль борта, Артур Ланкастер, вскочив на борт, вцепился в канаты, ведущие к центральной мачте. И, вспомнив свою молодость, пополз по ним, словно лемур. Лемур с болящей лапкой, ругающийся сквозь сжатые зубы.

  Зато парой минут спустя они орали уже вместе. Два восторженных глупца в "вороньем гнезде", размахивающие руками навстречу огромному городу и наблюдающие, как в небесах над Венецией, сотканный из огней и взрывов фейерверков, расправляет крылья огромный феникс...

[NICK]Артур Ланкастер[/NICK]
[AVA]http://s8.uploads.ru/2kRiM.png[/AVA]
[STA]For Her![/STA]

От зрелища захватывало дух. От слов Вероники замирало сердце. Её поцелуи возвращали его к жизни, заставляя кричать вместе с ней, держась за канаты и обнимая её, смеясь, выпуская прочь, прочь от себя тяжелую мантию боли и страданий, им пережитых. К чёрту всё, они одержали свою победу! Он на своём корабле. Со своей командой. Со своей женщиной. И их встречают как героев, скандируя всё те же лозунги, размахивая флагами. Свобода... Он, честно говоря, не верил в то, что это будет возможно. Но здесь, в Венеции, кажется, возможно всё. И эта свобода, это необъяснимое счастье, этот моральный подъём, они раздирали душу, привычную уже к потёмкам мрачной кельи и боли в руке, отмеченной крестом Элизабет, заставляли воспрять духом. И снова зайтись в восторженном крике. Бессмысленным по сути своей. Но необходимым сейчас, как воздух. Матросы с корабля скидывали швартовочные канаты, и люди на пристани подхватывали их, вели корабль к свободной стоянке в самом центре порта. Его потрёпанная "Борзая" встала в один ряд с самыми красивыми кораблями, что он когда-либо видел. Наконец-то заняла своё место в этом мире.
  Их победа. Их триумф. Время пожинать плоды победы. Перед тем, как Вероника, ловко, как кошка, соскальзывает вниз по канату, он вновь ловит её в объятия. Пускай им уже нужно спускаться, всё подождёт. Ему нужно сказать ей нечто безумно важное.
  — Я... — Он замирает. Фыркает. Смеется, чувствуя, как сердце, упавшее в пятки, возвращается к привычному ритму. Он ещё не готов. Они ещё не готовы. Сейчас они скандируют слова свободы, какой же это момент? — Я буду прямо за тобой. Иди к ним! — Всё же, это её праздник. В первую очередь её достижение. Ну а сам Артур... Кто он? Всего лишь орудие судьбы. В кои-то веки счастливое от того, что он исполнил своё предназначение. Досада на самого себя проходит быстро. А по канатам можно очень быстро спуститься вниз, где команда уже собралась на палубе, ожидая выхода в порт, переругиваясь, смеясь, разговаривая. На Артура обрушивается шквал восторженных слов и воплей, он идёт через толпу своих людей, пожимая руки, кладя ладони на плечи, отшучиваясь от кого-то. Все лишние мысли улетают прочь. Люди с берега рассыпаются в стороны, когда матросы готовят трап.

  — Капитан. — Билл, без рубахи, лишь в паре ошметвой от неё, стоит перед ним. С тенью улыбки общего восторга. С горечью от осознания последствий своего поступка. Вздрагивает, видя, как выражение счастья на лице Артура сменяется жестким отторжением. Многолетняя привычка, провинившийся матрос хуже врага. Но Билл не отводит взгляд. Кивает ему. — Мистер Браун назначил меня старшим по ночному наряду. Мы сохраним "Борзую" в безопасности. Обещаю вам. — За его спиной Фрэнк и ещё один матрос. Вооруженные. Мрачные. Приветствуют его такими же кивками. На фоне воплей радости эта троица выглядит призраками едва оставленного позади отчаяния.
  — Я знаю, Билл. — Капитан хлопает шутника по плечу. Протягивает ему руку, пожимает её, сжимая его локоть. Склоняется к нему. — Увижу вас на борту через полчаса после высадки — лично затащу в ближайший бордель. Но чтобы к девяти утра каждый был на посту. И за это вы поблагодарите не меня, а...
  "Этих людей. Веронику. Феникса. Некоторые части Вероники, что особенно хорошо поработали над... Возвращением капитану бравады. Либо же её счастливую улыбку, разжигающую теплый, нежный огонь в его груди?"
— ...Судьбу свою, мистер Окс, вы поблагодарите. И более не будете испытывать её. Это последнее предупреждение, Билл. — У Мистера Окса была сестра. Чахоточная малютка Джейни. Он пошёл в команду Артура, чтобы отыскать денег на некоего шарлатана, что обещал исцелить ребенка. Спустя два месяца, деньги у него были. Спустя три Джейни не стало. Долг, в котором он оказался перед Артуром, взяв у него тройную долю после плавания, по сути, лишив капитана заработка, был ему прощён. Но Билл так никогда и не забыл слов Артура.
  — Простил? Нет. Я не возьму твоих денег, пока ты не найдёшь этого лжеца и не совершишь правосудие. У тебя недельный отпуск, Билл. А затем, так и быть, я позволю тебе расплатиться.
  Билл так и не смог убить этого "врачевателя". Того убили кто-то из лондонских банд. Спустя час после его... Посещения, когда разбитый, униженный Уильям Окс шёл прочь от дома, в котором его обложил последними словами убийца сестры, почуявший слабину в этом мужчине и без труда его "сломавший". Билл прошатался остаток недели по кабакам, заливая горе и свою слабость выпивкой.
  Артур лично встретил его в конце "отпуска". Протянул ему знак, что лекарь носил на груди. И закрытую долговую расписку на уже ему известную сумму. Он не судил Уильяма за слабость. Более того, он никогда в нём не сомневался. И сейчас, впервые за всё время...

  Капитан оставил Шутника наедине с его слезами. Увидел Генри, подошёл ближе, протянул было руку, но, бросив эту затею, крепко обнял старика, слыша его смех, заменивший ему когда-то отцовское одобрение.
  — Мы сделали это. Вы сделали это.
  — А ты выжил, дуралей. Как бы я тебя хоронил, загнись ты от ран? Ты бы разбил моё сердце. А оно и так побаливает.
  — Держись, папаша. Ему биться ещё чертовски долго. Ты же обещался дождаться, когда увидишь моих сыновей. И каждого научишь размахивать саблей.
  — А ты не делаешь моё обещание проще!
  Они рассмеялись, вновь обнимая друг друга. А тем временем, трап уже был поставлен, и пришло время идти на берег.

  Люди вокруг. Крики. Восторг. Встречающая "партия". Невысокий человек в британской одежде подходит к ним первым, но замечает его Артур лишь после высокого, статного мужчины в костюме, носимом как униформа, и огромного толстяка с такими вычурными усами и бородой, что наверное за поддержание лишь их вида отвечает минимум трое цирюльников. А вокруг кричали их имена. Словно они сделали нечто великое. Отважные герои, бежавшие из мышеловки. Разве что прихватили с собой парочку важных вещей.
  — Холмс? Кхм... Артур Ланкастер. — "Что за имя для детектива?!", восклицали люди при дворе Елизаветы. Но Шерлок быстро стал легендой. И сейчас этой легенде Артур пожал руку. И усмехнулся, кивком соглашаясь на предложение детектива. Три часа дня. Три часа... Со стороны донеслись восторженные слова Вероники, и Артур улыбнулся, понимая, что и здесь у знаменитого детектива немало почитателей. Ох, как бы ответить ей, что живя в Англии он даже ни разу не заходил к Холмсу...
  — Артур Ланкастер. К вашим услугам. — Завтрашний день обрастал делами, как помойная собака репейниками. Вряд ли хоть одно посещение будет недолгим. А значит, он уже, кивнув вновь, подписался на целый день в компании... Впрочем, неплохой же компании. Следующим к нему подошёл огромный мужчина, один из редких людей, на которых Артур смотрел снизу вверх. Если бы ещё не огромное пузо, глядишь, он был бы более впечатляющим вблизи, а так производил впечатление огромной радушной горы.
  — Тёмный убийца без рода и племени, Артур Ланкастер. — То ли развязная атмосфера восторга захватила его, то ли хотелось ответить так именно этому огромному мужчине, с его возвышенными манерами. А затем проследить за ним взглядом... И расхохотаться, когда эта огромная гора подхватила Веронику, как пушинку, и поцеловала её. Укол ревности быстро сменился новой волной смеха. Да, в сравнении с ним Ника тоже была малышкой, этакой боевитой лилипуточкой, пускай и прекрасно сложенной, но ругаясь с Дожем она создавала совершенно безумный комичный эффект.
  Впрочем, всё равно, когда они двинулись дальше, Артур поймал её руку, и, притянув Веронику к себе, обнял её за плечо. Нет, не жестко, не требовательно, отчасти даже подчиняясь дыханию восхищения, которое при этом даже стало, кажется, громче. Что-то подсказывало ему, что после столь наглой выходки дожа, встреченной восторгом толпы, лучше не делать глупостей. Но всё же, чёрт побери, это его женщина! И лучше бы толстяку в следующий раз затруднить себя и испросить позволения. Если щеками её Ланкастер был готов делиться, то вот губами... Никто не посмеет украсть у него её улыбку!
  — Я не помню, как добирался, Светлый Дож. Да, мистер Холмс прав. Очнулся за пару дней до Венеции, на моём корабле, среди своих вещей. Поверьте мне, это было чудом. И далеко не единственным, что сотворила Вероника! — Да, вопрос был риторическим, но не подтвердить слова холмса Артур не мог. Сыщик точно ожидал того, чтобы вновь оказаться правым, и, взглянув на него, Артур уважительным кивком признал силу его... Таланта. А затем, оглядываясь на разбегающуюся с дамами свою команду, на исступленно кричащую их имена толпу вокруг, отпустил Веронику, тихонько сказав ей...
  — Твои "рыцари" будут свободны. Парни рисковали жизнью за тебя. А сейчас... Подсластим им службу.
  ...Протянул руку в сторону, поймал очень, очень выдающую обликом свою профессию, а также высокую свою стоимость, женщину под локоть, и что-то шепнул ей на ухо. Женщина замешкалась, затем рассмеялась, и, внезапно, прижалась к Артуру и поцеловала его, оставляя на губах вкус местного вина, каких-то духов. Капитан жестом отпугнул её, слыша заливистый смех и видя завистливый взгляды всех окружающих девушек. Хмыкнул, слегка краснея. Вернулся взглядом к Веронике, с выражением лица нашкодившего мальчишки. И рассмеялся, прижимая её к себе и утыкаясь носом в её макушку.
  — В этом городе каждый норовит залезть языком тебе в рот! Что за люди! — Он бы сменил этот вкус на ощущение её губ, но какая-то ещё не сформулированная мысль с лёгким оттенком горечи не позволяла ему этого сделать. Хотя... К чёрту. Это их праздник. Их освобождение. Взяв Веронику за подбородок, он, взглянув ей в глаза, стрельнул взглядом в болтающего что-то дожа, вопросительно поднял брови и провел большим пальцем по её щеке, вновь усмехаясь  и склоняясь к её губам. И будь что будет. Она может и отстраниться. Вдруг это... Неприемлемо.

  На празднике их жизней? Да черта с два!

Отредактировано Mantero Jess (2018-08-19 05:06:47)